Том 34, № 4 (2023)

      

В условиях современности все более остро заявляют о себе неблагоприятные демографические тенденции. Они затрагивают население наиболее развитых и благополучных регионов, но свидетельствуют о снижении жизнеспособности человеческой популяции в целом. Речь идет о «болезнях цивилизации», которые возникают под действием психоэмоционального стресса. До недавнего времени главное внимание уделялось психологическому его аспекту, но сегодня необходимо сделать акцент на его соматической, телесной составляющей. Для этого требуется совершенствование классической концепции стресса, прежде всего за счет выделения базисного критерия жизнеспособности биологических организмов. Таким критерием является феномен смерти. Сегодня смерть рассматривается как некое автономное начало, абсолютно противоположное жизни. Тем не менее, в науке и философии существует иная точка зрения, согласно которой смерть — это только эпифеномен жизни, сопутствующий ее эволюционному характеру. На уровне биологической эволюции живое адаптируется к живому. На уровне культуры в эволюцию включается неживое начало в образе техники, которую создает человек. В наши дни, на переходе от второго к третьему тысячелетию, этот процесс достигает апогея. Техносфера встает над биосферой, а живое вынуждено адаптироваться к неживому. Отсюда стресс, массовая заболеваемость и депопуляция. Для концептуализации альтернативной перспективы необходимо интерпретировать стресс как результат рассогласования процессов торможения и возбуждения в центральной нервной системе человека под воздействием неблагоприятных внешних условий. При подобном подходе возрастает значение учения А.А. Ухтомского о доминанте, где торможение играет главную роль. Представляется, что основные положения этого учения, введенные в широкий теоретический оборот, будут способствовать продуктивному решению целого ряда медико-биологических проблем, встающих перед современным человечеством.

Рассматривается особый класс культурных объектов под обобщенным названием «Чертик из табакерки». Они позиционируются как игрушки, но игрушками не являются из-за нередко вызываемых ими у детей страха и ужаса. Скримеры из фильмов и видеоигр ужасов представляют собой родственное явление. Анализируются выложенные в Интернет видео, на которых взрослые организуют встречу ребенка с такой игрушкой, и комментарии под ними. При том что есть взрослые, искренне расстраивающиеся от ужаса и плача детей, есть и те, кто получает от этого удовольствие. Развертывается эмоциональная полемика между теми, кто считает, что это смешно и не вредно, и теми, кто считает это вредным для детей и позорным для взрослых, которые в это вовлечены и получают удовольствие. С рационально-прагматической позиции эволюционного подхода игрушки типа «Чертик из табакерки» могут рассматриваться как одно из стрессогенных средств подготовки к стрессу столкновения с новизной и непредсказуемостью. Это не снимает личной нравственной ответственности с тех, кто ищет удовольствие в ужасе и плаче маленького ребенка, и с тех, кто создает условия для этого удовольствия. В дальнейшем представляет интерес изучение места игрушек типа «Чертик из табакерки» среди других контрисследовательских объектов, которые в соответствии с замыслом их создателей с разной силой наказывают за исследовательское поведение и любопытство. Стресс столкновения с такими объектами может усиливаться от осознания преднамеренности созданной провокативной ситуации и обмана или вероломства человека, ее создавшего.

Стрессы часто сопровождаются ситуацией высокой неопределенности, которая затрудняет или делает неэффективным принятие нужных решений. Аффективно-личностная регуляция процесса принятия решений к настоящему моменту исследована скудно, а переменные, характеризующие разные аспекты эмоциональной регуляции, вообще не представлены в едином комплексе их взаимодействий в отношении человека к неопределенности. В множественной регуляции принятия решений соответствующие переменные могут взаимодействовать между собой, что находит отражение в эффективности решения проблем или принятия решений. Целью статьи стала разработка структурной модели, связывающей переменные эмпатии (когнитивной и аффективной), субклинического нарциссизма и толерантности к неопределенности с латентными факторами Самоэффективности при решении проблем и Эмоциональной плавучести — нового вводимого термина для выделяемой интегративной латентной переменной. Эмоциональная плавучесть позволяет рассматривать эмоциональную регуляцию в условиях неопределенности не как устойчивость, а как динамическую систему саморегуляции, позитивно определяющую эффективность принятия решений. На выборке n = 446 были применены методики: «Темная дюжина», Опросник когнитивной и аффективной эмпатии, Шкала интеллектуальной оценки риска, Новый опросник толерантности к неопределенности. Проведен корреляционный анализ и построена структурная модель, которая позволила: обосновать выделение такой интегративной латентной переменной, как Эмоциональная плавучесть; по-новому подойти к взаимосвязям нарциссизма с другими переменными эмоционально-личностной сферы, которые, согласно литературным источникам, достаточно противоречивы; продемонстрировать разную роль двух видов эмпатии, манифестирующих такие латентные переменные, как Самоэффективность решения проблем и Эмоциональная плавучесть.

Обсуждаются результаты теоретико-эмпирического исследования представлений ребенка и подростка о стрессовых ситуациях, переживании специфических эмоций и совладании со стрессом в их сравнении с характеристиками взрослыми детского и подросткового стресса. Общими для детей и подростков являются ситуации оценки и беспомощности. В зависимости от уровня переживаемого стресса дети выделяют ситуацию утраты, а подростки — переживание оставленности или покинутости. В переживании стрессовых ситуаций определены сопряженные с ними эмоции и стратегии совладания со стрессом. Показано, что детям свойственно переживание страха, подросткам — страха, тревожности и обиды. Феномен замещения стрессора (стрессовой ситуации) субъективными переживаниями страха, тревожности, гнева, обиды обнаружен в обеих возрастных группах, но существенно более выражен в детской выборке. Профили стратегий совладания со стрессом как способов редукции напряжения и достижения антистресса детьми и подростками демонстрируют наибольшее сходство по сравнению с оценкой ими типа стрессовых ситуаций и переживания эмоций. Типичными стратегиями совладания с трудными ситуациями являются Отвлечение, Социальная поддержка (поддержка друга) и Решение проблем. Выявлены различия между собственными оценками стресса и копинг-стратегий детьми и подростками и оценками взрослых людей. Взрослый склонен инфантилизировать как ребенка, так и подростка, приписывая ребенку такие стратегии совладания с трудностями как Социальная поддержка (поддержка родителя), Разрядка и Отвлечение, а подростку — Друзья, Социальная поддержка и Разрядка. В заключении статьи определены перспективы исследования детского и подросткового стресса, которые связаны с построением иерархических моделей стресса и копинг-стратегий у детей и подростков, включающих в себя как осознаваемые, частично осознаваемые, так и неосознаваемые характеристики стрессогенности и ресурсности ребенка разного возраста в переживании и успешном проживании повседневных жизненных проблем.

В статье проводится анализ современных исследований семейного, диадического и финансового стресса, влияния семейных стрессоров на супружеские отношения и семейное функционирование. Подчеркивается важность анализа стресса с учетом социальных последствий, что позволило рассматривать стресс между партнерами или супругами как диадическое явление. Обзор научных публикаций показал, что финансовый стресс оказывает более негативное воздействие на семейные отношения, в том числе и на стабильность семьи. Проведенный анализ различных исследований влияния диадического копинга показал, что выбор адекватных диадических стратегий играет важную роль в сохранении долгосрочных отношений партнеров. Изучение воздействия структурных характеристик семьи на выбор диадических стратегий показало, что функциональность семьи выступает показателем продуктивного совладания с трудностями.

Рассматривается феномен аутентичности личности как верности своему истинному Я в соотнесении с переживанием стресса. Анализируются философские, исторические и культурные прототипы этого феномена. Отмечается различие восточной и западной традиций понимания истинного Я (в восточной — диалог человека с миром, в западной — внутреннее согласие). Предлагаются четыре базовых оппозиции для описания аутентичности: иметь vs быть (адаптация vs смысл); источник vs эффект vs эпифеномен; молекулярное vs молярное; внутреннее vs внешнее. Идентифицируется основная функция аутентичности как мониторинга осмысленности жизни, проживаемой человеком в соответствии с его уникальным предназначением. Сопоставляются современные описательные и операционализированные концепции аутентичности личности, разработанные в рамках личностно ориентированной и экзистенциальной психологии; отмечаются ограничения данных концепций при переносе на российскую культуру. Предлагается авторская субъектная концепция аутентичности, понимаемой как верность человека своей индивидуальности, пространственно-временному контексту своей жизни и предназначению. Онтологический статус аутентичности в этом понимании — присущая человеку черта как чувствительность к ситуациям. Субъектная концепция подкреплена Московской шкалой аутентичности как основным стандартизированным инструментом измерения. Обсуждается ресурсная роль аутентичности в ситуациях стрессов различной природы. С опорой на данные о влиянии негативных жизненных событий, полученные в разных областях психологии, обосновывается гипотетическая модель возможного изменения и генезиса аутентичности под влиянием стресса.

Статья посвящена моральному стрессу, который понимается как совокупность эмоциональных реакций на вызовы, угрожающие целостности системы нравственных норм и ценностей, а также как состояние, возникающее в результате такого воздействия. Индивидуальные измерения морального стресса раскрываются в обзоре концептов морального дистресса и моральной травмы. На примере «моральной эластичности» проанализированы подходы к преодолению морального стресса, которые предполагают изменение отношения субъекта к факторам стресса. Показано, что эти подходы являются закономерными проявлениями терапевтического поворота в культуре. Отмечается усиление влияния стрессовых факторов на жизнь общества. Если в прошлом проявления морального стресса были чрезвычайными и персонифицированными, то в современности они приобретают привычный характер и коллективное измерение. Причина этого — увеличивающийся разрыв между разнонаправленными системами ценностей, в центре одной из которых находится достижение индивидуального благополучия, а второй — эффективное регулирование социального целого. С одной стороны, увеличение этого разрыва связано с расширением пространства индивидуальной свободы, с другой — с чрезвычайными условиями борьбы с терроризмом, пандемией и т.д., практика регуляции которых требует ограничения личных прав. Прослеживаются несколько коллективных стратегий избавления от морального стресса. Стратегии приспособления обозначены как морализация и интеллектуализация. Третья стратегия, предполагающая отстаивание индивидуального благополучия, выражена в виде явлений, ассоциируемых с «новой этикой». Делается вывод, что для преодоления морального стресса необходима рациональная стратегия отстаивания убеждений, направленная не только на внутренние, но и на структурные изменения. Для этого предлагается дополнить психологическую трактовку индивидуального морального стресса широкими междисциплинарными обобщениям по поводу его социальных причин и коллективных проявлений.

Статья посвящена подробному описанию двух существующих точек зрения в отношении травматического стресса: уязвимости и устойчивости. Традиционно этот вопрос рассматривался в узком психопатологическом контексте факторов риска и уязвимости, несмотря на данные, указывающие, что большинство людей, подвергшихся воздействию потенциально травмирующих событий, сохраняют психическое здоровье и продолжают полноценную жизнь, следуя траектории устойчивости. Мы рассмотрим обе точки зрения и постараемся их соотнести. Взгляд на травматический стресс через призму уязвимости сконцентрирован на факторах риска и механизмах, приводящих к развитию расстройства, и качествах, повышающих восприимчивость к ним. Предикторы хорошо изучены, здесь достигнут консенсус, поэтому, чтобы добавить некоторой новизны уже известным данным, мы перечислим факторы риска и уязвимости, разделив их на три группы: пре-, пери- и посттравматические. Взгляд на травматический стресс через призму устойчивости не такой четкий — это направление мало изучено, поэтому существует несколько конкурирующих теорий, а консенсуса еще предстоит достичь. Траектория устойчивого реагирования распространена среди большого количества людей — двух третей населения, пережившего травму, — поэтому выделение отдельных коррелятов устойчивости привело к парадоксу: при наличии множества переменных, достоверно коррелирующих с устойчивостью, по ним невозможно с большой точностью предсказать, кто будет устойчив к потенциальной травме, а кто нет. Одним из решений парадокса устойчивости является не общепризнанная, но широко обсуждаемая теория последовательной гибкости (the Flexibility Sequence Theory), предложенная Джорджем Бонанно. В ходе изучения двух точек зрения мы приходим к выводу, что уязвимость не исключает устойчивости, а в фокусе внимания интервенций может находиться не только выявление и смягчение воздействующих факторов риска, но, первостепенно, поддержание эффективного использования естественных внутренних защитных факторов и развитие последовательной гибкости, обеспечивающий устойчивость.